Главный герой романа Б. Л. Васильева «В списках не значился» (1974 г.), юный выпускник военного училища, младший лейтенант, который пребывает накануне войны в Брест. Здесь, в Брестской крепости, он будет вести свой бой с захватчиками и почти год спустя. Последний защитник крепости, он получит предсмертные почести даже и от врага.
После выпуска Николай Плужников выглядит щеголевато и упивается своей офицерской формой: «Почему-то именно в ночь после банкета лейтенант Плужников обнаружил, что он хрустит. Хрустит приятно, громко и мужественно. Хрустит свежей кожей портупеи, необмятым обмундированием, сияющими сапогами. Хрустит весь, как новенький рубль, которого за эту особенность мальчишки тех лет запросто называли “хрустом”». В конце романа это ослепший, опухший, похожий на мощи доходяга на грани смерти.
Для Васильева вообще очень характерен некий не совсем даже и советский культ настоящего офицера-рыцаря без страха и упрека. Таков Николай Плужников. Еще до всех испытаний он отказывается устроиться на теплое перспективное в плане карьеры местечко, предпочитая послужить «на земле», в реальной войсковой части: «Командир… становится настоящим командиром, только послужив в войсках, похлебав с бойцами из одного котелка, научившись командовать ими».
Писатель показывает быстрое взросление 19-летнего героя. При этом вроде бы его не совсем даже и «взрослые» наивные черты — целомудренность, вроде бы «школьническая» верность и духу и букве воинского устава — становятся психологической основой его стойкости, его мужания: «Противоречивые чувства странно переплетались в нем. Горечь от гибели тети Христи и Степана Матвеевича и тихая радость, что рядом — хрупкая и беззащитная девушка... Он никогда еще не ощущал себя таким сильным и смелым, лишь одного не мог сейчас: не мог протянуть руку и коснуться девушки. Очень хотелось этого и — не мог».
Или вот такой эпизод:
«Стало вдруг тихо. Небогатов усмехнулся:
— Командуешь?
— Не командую, а приказываю, — сдерживаясь, негромко сказал Плужников. — Как старший по званию».
Плужников живет и действует сообразно логике войны, но эта логика не истребляет в нем человечности. Так, он не колеблясь убивает предателя старшего сержанта Федорчука, сдавшегося в плен, но отпускает попавшего к нему в плен немецкого солдата, узнав, что тот простой рабочий. Он солдат, воин, и предпочитает думать в той парадигме, которая ему предписана. Коль скоро наша пропаганда вещает, что войны не будет, Николай верит в это свято за несколько часов до начала войны. Если он усвоил тезис о пролетарском интернационализме, то и помиловал немецкого пролетария, будучи сам офицером Рабоче-крестьянской Красной армии (РККА, официальное название советской армии в 1918—1946 гг.). При всей своей стойкости Плужников очень эмоционален и впечатлителен: он легко краснеет, его часто (по первости) бросает в жар.
Соавтором Васильева была сама жизнь, сама история. С конца июня 1941-го до апреля 1942-го года некий красноармеец (или младший командир) оборонял Брестскую крепость, нанося захватчикам чувствительный урон. Имя его неизвестно, подвиг его бессмертен…
Юный москвич Коля Плужников только что выпущен из военного училища по ускоренной программе. Сладко хрустит его новенькая форма, и сам он сияет, как медный пятак. Но Коля свято блюдет честь советского командира, даже кокетство замужней женщины отвергает: советский офицер выше адюльтера. Он прибывает в Брест в самые выходные, не успевает представиться начальству, встать на учет, как вдруг начинается война. И жизнь его переворачивается вмиг. Брестская крепость сразу окажется в глубоком немецком тылу. А Плужников с несколькими бойцами да двумя женщинами будут прятаться в подвалах крепости и мстить, мстить захватчикам. Он может уйти, этот не значащийся в списках никакой воинской части Коля Плужников, но все то же чувство чести и ответственность за людей, которых он защищает, держат его до последнего. Он узнает многое за без малого год своей партизанской войны: малодушие и предательство, любовь и отчаяние. И потери, потери, потери… Лишь оказавшись без боеприпасов и узнав, что Москва уцелела, что фашисты потерпели на подступах к ней жестокое поражение, он выйдет к захватчикам. Чтобы сдаться? Нет, он уже на пороге смерти, ослепший, опухший, обросший, похожий на мощи.
Вот заключительная сцена романа:
«Он шел строго и прямо, ничего не видя, но строго ориентируясь по звуку работавшего мотора. И все стояли на своих местах, и он шел один, с трудом переставляя распухшие, обмороженные ноги.
И вдруг немецкий лейтенант звонко и напряженно, как на параде, выкрикнул команду, и солдаты, щелкнув каблуками, четко вскинули оружие «на караул». И немецкий генерал, чуть помедлив, поднес руку к фуражке.
…Но он не видел этих почестей, а если бы и видел, ему было бы уже все равно. Он был выше всех мыслимых почестей, выше славы, выше жизни и выше смерти.
…Он упал на спину, навзничь, широко раскинув руки, подставив солнцу невидящие, широко открытые глаза. Упал свободным и после жизни, смертию смерть поправ».
Роман сразу встал в ряд «главных» в нашей литературе о Великой Отечественной войне. Хотя вроде бы он вполне себе камерный: один главный герой, одна узкая площадка, где происходит действие. (Автор называл этот текст повестью.) Но писателю удалось удивительно емко совместить здесь правду житейскую и высокую символичность. Вполне можно сказать, что написал Борис Васильев роман-памятник — безымянным героям войны, не только фамилий, но и точного числа которых мы не знаем до сих пор, и вряд ли уже узнаем.
«…человека нельзя победить, если он этого не хочет. Убить можно, а победить нельзя».
«Крепость не пала. Крепость истекла кровью».
«Не позволяй убивать себя раньше, чем умрешь».
«Израненные, опалённые, измотанные жаждой и боями скелеты в лохмотьях поднимались из-под кирпичей, выползали из подземелий и… уничтожали тех, кто рисковал оставаться на ночь. И немцы боялись ночей».
«Он остался в живых только потому, что кто-то погибал за него. Он сделал это открытие, не понимая, что это — закон войны. Простой и необходимый, как смерть: если ты уцелел, значит, кто-то погиб за тебя».
«Наверх, лейтенант! Чтоб знали: крепость жива. Чтоб и мертвых боялись. Чтоб детям, внукам и правнукам своим заказали в Россию соваться!»
«…не так важно, где лежат наши сыновья. Важно только то, за что они погибли».