Cамые известные произведения С. Д. Довлатова написаны от лица автора и на материале автобиографическом, но факты биографии несколько переработаны. Так возникает образ рассказчика — очень похожий, но не тождественный автору. Рассказчик Довлатова — яркий и во многом типичный представитель советской богемы 1960—1970-х гг., близкий к диссидентским кругам.
В своих текстах Довлатов оставляет автопортрет. Это очень крупный молодой человек, отмеченный брутальной южной красотой, но очень часто неприбранный и не особенно заботящийся о своей внешности.
Автор не снисходит к тому, чтобы себя идеализировать. Это несколько недисциплинированный, безалаберный (с житейской точки зрения) творческий человек, талантливый и умеющий работать. Но взгляды, которые никак не вписываются в советские рамки, и пристрастие к алкоголю мешают ему встроиться в систему, стать частичкой советского общества. Он ироничен, добродушен, дружелюбен, в меру насмешлив.
Эта книга — сборник баек, которых у любого журналиста, как минимум, толстая папка. Собственно, так она, эта книга, и задумывалась: поделиться с читателем воспоминаниями о работе в таллиннской газете «Советская Эстония» в «самые знойные застойные»: в 1972—1975 гг. Кстати, самого Довлатова как журналиста в редакции газеты ценили.
Главный герой-рассказчик здесь — сотрудник газеты «Советская Эстония». Книга состоит из двенадцати глав-«компромиссов». Каждая главка начинается с бодрой заметки, очередного «рапорта самому близкому человеку», «человеку, обреченному на счастье». А потом автор «раскрывает скобки», то есть рассказывает о том, что стоит за этой заметкой, о правде жизни — подчас забавной, порой и грустной весьма. Вот журналист получает, например, такую установку (он должен написать «письмо» Брежневу от имени знатной доярки):
«— Учтите, письмо должно быть личным…
Я кивнул.
— Но при этом его будет читать вся страна.
Я снова кивнул.
— Это должен быть рапорт… Я кивнул в третий раз.
— Но рапорт самому близкому человеку…»
Вот и попробуйте поработать в таком жанре! Рассказчик повязан всяческими обязательствами и ограничениями, и почти единственная отдушина для него — алкоголь, хотя и отдушина эта очень вредная и часто его подводящая.
Внешне «Компромисс» напоминает собрание журналистских баек и анекдотических «случаев из жизни». Но постепенно читатель убеждается, что автор нас не веселить только вздумал, а передать этот самый гротеск жизни, от которого плакать порой охота. Но слезы у читателя все равно будут от смеха — такой уж был он жизнелюб непроходимый, Сергей Донатович Довлатов. Очень точно замечает о Довлатове как художнике критик Андрей Арьев: «Если Довлатов и был обличителем, то это был какой-то странный, сердечный обличитель. Общаться с людьми он хотел много больше, чем их обличать. На прозу нашей жизни он смотрел так, как если бы она сама по себе являла… образчик искусства прозы». Довлатов показывает, что работа советского журналиста — сплошной компромисс с собой и жизнью. В этой ситуации журналисту остается одно — утешаться мыслью, что «есть жизнь, прекрасная, мучительная, исполненная трагизма. И есть работа, которая хорошо оплачивается. Работа по созданию иной, более четкой, лишенной трагизма, гармонической жизни. На бумаге… Творчество? Газетчик без конца творит, выдавая желаемое за действительное».
Мне тридцать четыре года, и ни одного, ни единого беззаботного дня… Хотя бы день прожить без забот, без мыслей и без тоски… Нет, собирайся в райком… Это где часы, портреты, коридоры, бесконечная игра в серьезность…
— Знаешь, что я тебе скажу, — отозвался Жбанков, — не думай. Не думай, и все. Я уже лет пятнадцать не думаю. А будешь думать — жить не захочется. Все, кто думает, несчастные…
— Шикарный букет, — говорю.
— Это не букет, — скорбно ответил Жбанков, — это венок!
— Посторонним сюда нельзя.
— А потусторонним, — спрашиваю, — можно?