Главный герой романа Я. Гашека «Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны» (1921–1923 гг.), цикла из пяти рассказов «Бравый солдат Швейк. Увлекательные приключения честного служаки» (1911 г.) и повести «Бравый солдат Швейк в плену» (1917 г.); молодой солдат-чех в составе армии Австро-Венгерской империи, участник Первой мировой войны, образцовый вроде бы боец, который каждым своим шагом изобличает бессмысленность и выморочную глупость системы, которой очертя голову вроде бы служит.
Итак, по поводу данных о возрасте Швейка в текстах Гашека сведения противоречат друг другу. Диапазон от примерно 30 лет (год рождения самого Гашека 1883-й, к началу первой мировой войны писателю 31 год) до 22–24-х лет, как прототипам его героя, проходившим срочную службу с 1911 года. При этом он страдает ревматизмом, что для юноши не очень типично. Достоверно можно сказать, что он довольно плотный добродушный сангвиник. Добродушием и простодушием так и светится весь его облик, обезоруживая любого врага. Самый характерный пример дан на первых страницах романа: «Его добродушное лицо вдохновенно сияло, как полная луна. Все для него было просто и ясно». Или: «А добрые, невинные глаза Швейка продолжали сиять мягкой теплотой, свидетельствовавшей о полном душевном равновесии: «Все, мол, в порядке, и ничего не случилось, а если что и случилось, то и это в порядке вещей, потому что всегда что-нибудь случается».
Швейк пражанин, он отлично знает и любит свой родной город. В детстве был учеником аптекаря. До армии он — торговец крадеными беспородными собаками с поддельными родословными, это говорит о некоторой его сметливости и предприимчивости, авантюрной жилке плута. Это «себе на уме» надежно закамуфлировано внешней готовностью бестрепетно выполнить любой приказ начальства. Швейк лишь по видимости абсолютный, образцовый конформист, но он камня на камне не оставляет от системы, служа ей верой и правдой. Впрочем, автор не раз дает понять, что простодушие Швейка весьма наигранно. Он крепко себе на уме, умело находя выход из любого положения. Если же оно кажется безнадежным, Швейк становится покорным сонным фаталистом, ожидая очередного подарка судьбы. И эти подарки сыплются на него как бы в награду за его неискоренимые жизнелюбие и здравый смысл. При этом и об его диагнозе «идиотизм» тоже стоит помнить, поскольку какие-то проступки Швейка явно следствие его ротозейства. Гашек создал в Швейке характер «простака», который однозначно истолковать практически невозможно.
Первый набросок образа будущего Швейка исследователи находят в «Рассказе о доблестном шведском солдате» Я. Гашека в 1907 году. Прообразом послужил герой юморески И. Ольбрахта «История Эмануэла Умаченого». Прототипами Швейка называют и живых людей — сослуживцев Гашека: ефрейтора Йозефа Швейка и Франтишека Страшлипку. И если последнее предположение верно, то герой Ярослава Гашека — вовсе не дебелый мужчина, которому сильно за сорок (образ Швейка, скорее, экранного, чем литературного). На самом деле к началу первой мировой войны Швейку, вероятно, минуло 22. Впервые Гашек увековечил своего героя еще в 1911 году, кончил о нем писать в год смерти — в 1923 г.
Во всех текстах о Швейке образ главного героя имеет свои особенности. В цикле рассказов 1911 года это записной дурак. В повести 1917 года он — чудаковатый легионер с сильно выраженными антиавстрийскими настроениями. И только в романе образ развернут во всей своей тонкой сложности, здесь Швейк вовсю саботирует бессмысленную для простых людей бойню первой мировой войны.
Сюжет романа. Швейк — бывший солдат, комиссованный по причине его непроходимого идиотизма. В начале романа он промышляет продажей краденных беспородных собак, которых выдает за породистых. В трактире Швейк вовсю разглагольствует по поводу последней новости — убийства в Сараево наследника австрийского престола эрцгерцога Франца-Фердинанда. Он так «простодушно» сочувствует австрийским властям и так забавно едко комментирует их политику, что по доносу попадает под арест. Затем его ненадолго отпускают, но с началом первой мировой войны снова забирают в армию. Он балансирует между образом откровенного симулянта и героя газетной пропаганды, пока не попадает в денщики к военному священнику, сильно пьющему и нечистому на руку. Разумеется, Швейк помогает обожаемому начальнику во всем. Но тот неблагодарно проигрывает денщика в карты поручику Лукашу, бабнику и любителю животных. Швейк честно помогает и этому господину в его увлечениях, но в результате досадного промаха попадает вместе с ним на фронт. Не без приключений (Швейка даже приняли было за русского шпиона) бравый солдат оказывается в прифронтовой зоне. Здесь Швейк продолжает служить верой и правдой любвеобильному Лукашу и доводит дело до массовой драки и разоблачения проделок своего начальника. В итоге оба едут на фронт, хотя война для них пока сводится к всяческим дорожным приключениям, веселым, хлопотным, а порой и питательным. Однако беззаботность подводит Швейка в конце концов. Ради интереса он переодевается в русскую военную форму, которую оставил на берегу купавшийся дезертир. Швейка арестовывают сперва как пленного, а затем решают казнить как предателя. Впрочем, из этой ситуации он тоже выпутывается и соединяется, наконец, с обожаемым начальником — поручиком Лукашем. Таким образом, за очень короткое время Швейк перепробовал почти все роли человека на войне, побывав героем, дезертиром, предателем, шпионом и своим в доску сослуживцем, оставаясь при этом исключительно самим собой!
Парадокс истинно народной книги о Швейке состоит в том, что ее острейшая сатира пережила собственно объект осмеяния — Австро-Венгерскую империю и ее армию. Потому что бюрократизм, бессовестная пропаганда, солдафонский тупизм и куча сопутствующих пороков бессмертны — а многим нравятся, выгодны и удобны в чистом виде, безо всякой на них сатиры. Оригинальность Швейка в том, что он принимает эту муть всем сердцем и отдается им, вроде как не чуя при этом собственного идиотизма. И он здесь один такой «простодушный»! Не только веселый пройдоха вольноопределяющийся Марек, но и вороватый солдафон капитан Сагнер, и масса других, — все они обитают внутри системы, но выживают в ней (и неплохо живут) лишь благодаря тому, что умеют эту систему обвести вокруг пальца. Там подтибрить, здесь шлангануть-смухлевать. Швейк на их фоне вроде праведник и святой — и система уж кому-кому, а ему точно должна бы памятник поставить и объявить героем. Ан нет: главная горилла-«пропагандилла» здесь подпоручик Дуб — и самый заклятый враг бедного Йозефа Швейка! Чувствует Дуб, что курносый рядовой Швейк духом свободен и бестрепетен перед его кулаками и прочими пропагандистскими «доводами рассудка». Швейк в долгу не остается: называет про себя Дуба «идиотом в квадрате» и «полупердуном» (до полного Дуб, по мнению Швейка, чином не вышел).
Юмор и ирония у Гашека вполне в милитери-стиле, с казарменным запашком. Но ядреная-соленая сатира его точна, как выстрел снайпера, и народна так, что в носу аж дерет от озона этого. Книга почти детская, так простосердечен Швейк. Сами ужасы войны и плена остаются здесь за кадром, однако сцены в кабачке с частыми возлияниями эпизод или публичном доме несколько э-э, стремноваты для юных сердец. Но если вы не боязливы, не брезгливы и не подпоручик Дуб — читайте смело!
Уже современники — и высоколобые ценители и простые читатели — высоко оценили образ Швейка. «Если бы кто-нибудь предложил мне выбрать из художественной литературы нашего века три произведения, которые на мой взгляд представляют мировую литературу, то одним из таких произведений были бы «Похождения бравого солдата Швейка» Я. Гашека» (Б. Брехт). Однако истолкования образа «простеца» Швейка были самыми противоречивыми. Если одни видели в нем воплощение бессмертного народного духа и здравого смысла, то другие (среди них известный чехословацкий журналист левых взглядов Ю. Фучик) считали Швейка воплощением мещанской пошлости, тупого сервилизма и «утробного» индивидуализма.
Как нам кажется, смысл образа очень точно выразил известный современный чешско-французский писатель Милан Кундера: «Швейк… подражает окружающему миру (миру глупости) так неуклонно и последовательно, что никто не может понять, идиот он или нет. Если он так легко (и с таким удовольствием!) приспосабливается к правящему режиму, то не потому, что видит в нём какой-то смысл, а потому, что вовсе не видит никакого смысла. Он развлекается, развлекает других и благодаря своему конформизму превращает мир в одну большую шутку».
«В сумасшедшем доме каждый мог говорить все, что взбредет ему в голову, словно в парламенте».
«— Наше дело дрянь, — начал он слова утешения»
«Беда, когда человек вдруг примется философствовать — это всегда пахнет белой горячкой».
«Военно-юридический аппарат был великолепен. Такой судебный аппарат есть у каждого государства, стоящего перед общим политическим, экономическим и моральным крахом».
«— Если хотите броситься из окна, — сказал Швейк, — так идите в комнату, окно я открыл. Прыгать из кухни я бы вам не советовал, потому что вы упадете в сад прямо на розы, поломаете все кусты, и за это вам же придется платить. А из того окна вы прекрасно слетите на тротуар и, если повезет, сломаете себе шею. Если же не повезет, то вы переломаете себе только ребра, руки и ноги и вам придется платить за лечение в больнице».
«Вообще все на свете вдруг показалось ему таким гнусным и отвратительным, что он почувствовал потребность напиться и избавиться от мировой скорби».
«На свете вообще много чего не полагается, но допускается».
«— Дали ему… десять лет… неделю тому назад…
— Ну, вот видите! — сказал Швейк. — Значит, семь дней уже отсидел».
«У солдата, которого ведут под конвоем, всегда больше опыта, чем у тех, кто его караулит».