Нем. Hans Schnier. Герой романа Г. Бёлля «Глазами клоуна» (1963 г.), сын магната, работающий клоуном и испытывающий острый душевный кризис и разлад с близкими.
Подкаст о персонаже. Читает Валерий Бондаренко.
Ярко-зеленые брюки и голубая рубашка — вот такая клоунская «униформа» Ганса Шнира, вполне скромная по меркам классического цирка. Он отмечает, что движения его как бы механически заданны и одновременно небрежны.
Ганс Шнир — натура тонкая, артистическая: «Я клоун, — сказал я, — и собираю мгновения». Он чрезвычайно раним: «Забыл сказать, что кроме меланхолии и мигреней я обладаю еще одним, почти мистическим свойством — чувствовать запахи по телефону, а от Костерта приторно пахло фиалковыми лепешками. Пришлось встать и вычистить зубы». Все это благодатная почва для депрессий и душевных катастроф. Ганс не слишком-то религиозен, он неисправимый скептик. Крепким профи его трудно назвать: если профессиональному актеру сцена может исправить и настроение и даже самочувствие, то у Шнира как раз наоборот — душевные невзгоды ведут к пьянству, а затем сталкивают в трясину халтуры. Тем не менее, Ганс достаточно сильный человек, чтобы преодолеть невзгоды и взглянуть на себя и мир «глазами клоуна» — с освобождающей от шор иронией, которую он сам и мир вполне, конечно, заслуживают.
Для общественной позиции Генриха Бёлля характерно неприятие всякого насилия над личностью со стороны государства и общества. В годы юности он был одним из немногих, кто не пожелал вступать в гитлерюгенд. Тема разлада молодого человека со своей семьей и окружением стала одной из центральных в его произведениях, особенно ярко раскрывшись в романе «Глазами клоуна». Ко времени создания его Бёлль уже зарекомендовал себя как один из ведущих молодых тогда писателей ФРГ.
Здорово, когда твои дед и отец — угольные магнаты, тебе всего 27, и ты делаешь в жизни то, что хочешь. А именно — работаешь клоуном. Почему же мы застаем обладателя всех этих сокровищ Ганса Шнира полупьяным, с распухшим коленом, в его одинокой боннской квартире с единственной дойчемаркой в кармане? Дело в том, что от него ушла любимая девушка Мари, и Ганс стал попивать и проваливаться на сцене. Отсюда йок гонорары, а богатенькие родители не спешат на выручку. Наверно, в их глазах Ганс вообще тот «урод», без которого, согласно пословице, ни одна порядочная семья не обходится. То ли дело его брат Лео, который делает карьеру теолога: это «дорого и сердито». Тут начинаются особенности, характерные для западногерманского общества начала 60-х вообще и для католика-автора в частности. Мари-то не просто разлюбила Ганса. Она ярая католичка и ушла к более солидному человеку, поддавшись давлению окружения, для которого Шнир — греховодник дважды: как «паяц» и как отпрыск семьи еретиков-протестантов. Внутренне Ганс порывает со своими родителями после гибели любимой сестренки, которую они толкнули под бомбы, поддавшись нацистскому угару. Девушка ушла в ПВО и погибла. Мать, подпевавшая нацистам, теперь, после войны, прекрасно устроилась в качестве активистки движения примирения. Отец, более добрый и умный человек, Гансу ближе, но не настолько, чтобы одолжить сыну денег.
Но артист и в горе остается артистом. И вот уже Ганс белит лицо, надевает клоунский «прикид» и идет на вокзал петь акафисты. Может, Мари, возвращаясь из паломничества в Рим, заметит его, и что-то изменится в их отношениях? А может, Шнир просто заработает денежек. Вот и первая монетка падает в его шляпу. Правда, кажется, поет Ганс песенку против папы римского?..
Такой вот протест с протянутой рукой…
Травмы недавнего еще нацистского прошлого и войны, а также новые реалии ФРГ, проникнутые — по Бёллю — ложью и лицемерием, определяют драму его героя. Мир глазами клоуна выглядит как цирк, только не веселый, а безобразный и подлый.
Очень по-немецки добротный, то есть честный роман. Причем, заметьте: Ганс не панк и не хиппи, он «аскует» не потому, что образ жизни такой. Он обычный член общества, но выходит в одиночный пикет против этого общества, чтобы остаться собой — и над собой немножко все же смеясь. И над всеми, хоть плакать хочется. Клоун же!..
«Эта забота о “священной немецкой земле” по меньшей мере забавна, если представить себе, что изрядный куш акций каменноугольной промышленности уже в течение двух поколений сосредоточен в руках нашей семьи. Семьдесят лет Шниры зарабатывают на земляных работах, которые терзают “священную немецкую землю”, села, леса, замки — все рушится под экскаваторами, как стены Иерихона».
«Моя мать… совсем не злая, но только в чем-то непостижимо глупа и скупа».
«Каждый посторонний — а в этом мире все друг другу посторонние — склонен преувеличивать и плохое и хорошее больше, чем тот, кого это непосредственно касается, будь это счастье или несчастье, невезение в любви или деградация в искусстве».
«Я перепугался, когда первая монетка — десять пфеннигов — упала в мою шляпу, она попала в сигарету и сдвинула ее на самый край. Я ее поправил и снова запел».