Фр. le soldat. Сквозной персонаж романа А. Роб-Грийе «В лабиринте» (1959 г.), в определенном смысле обобщенный символический образ рядового потерпевшей поражение армии и — шире — отдельно взятого человека вообще, затерянного в несоразмерном его сознанию и силам мире.
«Человек одет в старую военную шинель неопределенного цвета — то ли зеленоватого, то ли хаки. На его сером, осунувшемся лице следы крайней усталости…»
Пожалуй, главные эмоции героя романа — растерянность и озабоченность. Сперва он бьется над тем, чтобы выполнить волю погибшего товарища, затем — чтобы спрятаться от вражеских солдат. Его характер обрисован максимально обобщенно. Собственно, это человек-символ (солдат разгромленной армии) и, так сказать, живой манекен, привязанный к миру вещей (связанный по рукам и ногам этим миром) и обреченный в этом мире погибнуть бессмысленно и случайно.
Этот роман 1959 года написан постфактум событий, а именно — краха, с которого началась для Франции Вторая мировая война. 1950-е гг. — время расцвета «нового романа» (или «антиромана») — направления во французской литературе конца 1940-х — 1960-х гг., которое пыталось порвать с условностями традиционной беллетристики с выстроенным сюжетом и тщательно разработанными образами. Цель «нового романа» — приблизить восприятие читателем текста к тому, как воспринимает течение жизни наше сознание, а по возможности и к самому этому миру вещей и явлений, существующему вне зависимости от нашего восприятия, воссоздание некоей «субстанции существования». А. Роб-Грийе — один из ведущих теоретиков и практиков «нового романа» — использует находки этого литературного направления и (объективно говоря) более ранний опыт литературы «потока сознания» 1920-х гг. для создания впечатляющей картины затерянного в лабиринте военного поражения рядового участника событий. Это один из ранних романов Роб-Грийе, когда он писал в стиле так называемого шозизма (от фр. la chose — вещь). Писатель скрупулезно описывает вещи и всяческие приметы внешнего мира, которые подчас кажутся крайне существенными, наполненными тайным (и угрожающим) смыслом, а на самом деле этого смысла в них нет.
Сюжет крайне прост. Городок, в который вот-вот войдет вражеская армия. Некий задрипа-солдат бродит по улицам и домам, ставшим бесконечным и бессмысленным лабиринтом. «У перекрестка справа открывается точно такая же улица: та же пустынная мостовая, те же высокие серые фасады, те же запертые окна, те же безлюдные тротуары… День такой тусклый, что все вокруг кажется бесцветным и плоским. И вместо глубокой перспективы, которую должны были бы создать эти вереницы зданий, видится лишь бессмысленное скрещение прямых, а снег, продолжая падать, лишает эту видимость малейшей рельефности…»
Под мышкой у солдата обернутая в бумагу жестянка. В ней — вещи умершего товарища, которые нужно передать его отцу. Штука в том, что солдат не помнит (или не знает?), где должна состояться встреча, или он опоздал на нее, или никто его в условленном месте не встретил… Солдат будет постоянно натыкаться то на мальчишку, которому непонятно что от рядового разгромленной армии надо, то на кафе со странно застывшими посетителями, то на инвалида и его жену. В конце концов, его ранят вражеские солдаты-мотоциклисты. Солдат оказывается у жены инвалида, которая за ним ухаживает, но солдат умирает. Перед смертью он отдает коробку с вещами своего погибшего товарища этой женщине. «Женщина, которая ухаживала за раненым солдатом, так ничего и не узнала о его умершем товарище. Раненый под конец много разговаривал, но уже позабыл недавние события; впрочем, по большей части он вообще бредил».
Нам этот текст представится неким навязчивым состоянием, знакомым каждому, или медитацией, или сном, от которого невозможно оторваться и который почему-то нельзя забыть. При желании можно сказать, что перед нами некая метафора разгрома. Французская армия потерпела скорое и неожиданное поражение в 1940 году, и страна погрузилась в состояние тотальной растерянности. Однако это хоть и исторически верное, но грубое обобщение. В том-то и дело, что опыт 20 века привел Роб-Грийе, этого, по мнению В. В. Набокова, «гениального писателя», к стремлению уйти от всякой «литературщины», изжить метафоры и сюжет, всяческую образность, описав плоть жизни, как она есть — в виде вещей и конкретных действий людей, которые слишком неуловимы, текучи и в то же время слишком замкнуты, замурованы сами в себе, чтобы сметь их со стороны как-то домыслить, дооформить, заключить в некие стабильные образы и тем самым неизбежно переврать.
Часто кажется, что город, по которому блуждает — по сути бесцельно и безнадежно — обреченный смерти солдатик с жестянкой под мышкой, есть сам как бы греза его, он растворяется в падающем снеге, летя вместе со снегом в какую-то бездонную незримую пропасть.
Роб-Грийе со своими экспериментами, которые получили название «нового романа», стремится найти подлинную реальность, хотя эта реальность, описанная через внешние приметы вещей, становится так похожа на блазь и сон.
И еще: Роб-Грийе точно угадал, куда движется мировая культура — в сторону визуализации. Вот почему он занял видное место и во французском кинематографе. А его «В лабиринте» покажется вам по прочтении чем-то пережитым во сне или наяву — увиденным, но до конца не разгаданным…
«…солдату и невдомек, проходил ли кто-нибудь незадолго до него вдоль этой вереницы домов с неосвещенными окнами. Он доходит до следующего перекрестка, но и тут, на тротуаре поперечной улицы, не обнаруживает никаких следов, однако и это тоже ничего не значит».
«Когда он переводит наконец взгляд в сторону мальчугана, оказывается, что тот исчез. Солдат с минуту выжидает, полагая, что малыш попросту скрылся за углом здания и вскоре выглянет из своего укрытия. Но ничего подобного!»
«Солдат пытается пробиться сквозь толпу, но это ему не удается. Внезапно кто-то из стоящих к нему спиной и загораживающих путь оборачивается, замирает и, чуть прищурившись, с пристальным вниманием начинает его разглядывать. Мало-помалу оборачиваются и его соседи и, внезапно застывая, молча, щуря глаза, смотрят на него. Вскоре солдат оказывается в центре круга, который постепенно ширится, силуэты людей отдаляются и уже тускло белеют только призрачные лица…»