Главный персонаж романа И. Бунина «Легкое дыхание» юная красавица из богатой дворянской семьи с трагической судьбой.
Подкаст о персонаже. Читает Валерий Бондаренко.
И вот, значит, гимназистка Оля Мещерская… «Девочкой она ничем не выделялась в толпе коричневых гимназических платьиц… кроме того, что она… способна, но шаловлива и очень беспечна к тем наставлениям, которые ей делает классная дама. Затем она стала расцветать, развиваться не по дням, а по часам. В четырнадцать лет у нее, при тонкой талии и стройных ножках, уже хорошо обрисовывались груди и все те формы, очарование которых ещё никогда не выразило человеческое слово; в пятнадцать она слыла уже красавицей».
И при всей своей живости — красавицей роковой: «Незаметно… упрочилась ее гимназическая слава, и уже пошли толки, что она ветрена, не может жить без поклонников, что в нее безумно влюблён гимназист Шеншин, что будто бы и она его любит, но так изменчива в обращении с ним, что он покушался на самоубийство».
Как-то прогуливаясь по кладбищу острова Капри, писатель увидел на одной из могил портрет удивительно милой, полной жизни девушки. «Девушку эту я тотчас же сделал мысленно русской, Олей Мещерской, и, обмакнув перо в чернильницу, стал выдумывать рассказ с той восхитительной быстротой, которая бывала в некоторые счастливейшие минуты моего писательства», — делился позднее автор.
В сущности, один из самых знаменитых рассказов русской классики — о вещах и сейчас у нас запретных: и в жизни, и уж точно в словесности. Как: в пятнадцать лет гимназистка — школьница! — имеет любовников?!.. Но вместо осуждения и призывов помочь оступившейся автор любуется грешной своей героиней — и только?!..
Своим рассказом, своей этой самой героиней Бунин задал загадку поколениям критиков и читателей. Греховный сюжет и многогрешная (как позже открылось) Оля Мещерская вовсе не выглядят чем-то грязным, неприличным или пряно «декадентским». Напротив, автор так тасует эпизоды, что они, словно золотистый радостный ореол, окутывают образ героини, которая здесь похожа на персонажа античного мифа, где понятие «греха» просто отсутствует. Между тем рассказ совсем не так прост, есть у него подводная, незримая часть, которая заставляет гадать читателей и по сей день: почему Оля «пустилась во все тяжкие» после неприятного первого любовного опыта? Что связало ее с некрасивым, плебейского вида казачьим офицером, чувствами которого она так легкомысленно, так жестоко играла? И что творится в душе классной наставницы, старой девы, которая исправно навещает Олину могилу порой в самую не подходящую для этого погоду?..
Некоторые критики истолковывали смерть Мещерской как «жесточайшую плату за стремление к полноте» жизни. Но можно вспомнить миф о вечно женственной душе мира — миф как раз очень популярный в культуре тех лет. А можно и стихи процитировать — поэта В. А. Жуковского, кстати, предка Бунина:
Не говори с тоской: «Их нет»,
Но с благодарностию: «Были»…
Рассказ, по сути, трагический, однако почему-то он оставляет удивительно светлый и легкий след в душе.
«— Ах, вот как, вы не виноваты! — сказала начальница. — Вы не виноваты в причёске, не виноваты в этих дорогих гребнях, не виноваты, что разоряете своих родителей на туфельки в двадцать рублей! Но, повторяю вам, вы совершенно упускаете из виду, что вы пока только гимназистка…
И тут Мещерская, не теряя простоты и спокойствия, вдруг вежливо перебила ее: — Простите, madame, вы ошибаетесь: я женщина. И виноват в этом — знаете кто? Друг и сосед папы, а ваш брат Алексей Михайлович Малютин. Это случилось прошлым летом в деревне…»
«— Я в одной папиной книге, — у него много старинных смешных книг, — прочла, какая красота должна быть у женщины... Там, понимаешь, столько насказано, что всего не упомнишь: ну, конечно, черные, кипящие смолой глаза, — ей-богу, так и написано: кипящие смолой! — чёрные, как ночь, ресницы, нежно играющий румянец, тонкий стан, длиннее обыкновенного руки, — понимаешь, длиннее обыкновенного! — маленькая ножка, в меру большая грудь, правильно округленная икра, колена цвета раковины, покатые плечи, — я многое почти наизусть выучила, так все это верно! — но главное, знаешь ли что? — Легкое дыхание! А ведь оно у меня есть, — ты послушай, как я вздыхаю, — ведь правда, есть?»
«Теперь это лёгкое дыхание снова рассеялось в мире, в этом облачном небе, в этом холодном весеннем ветре».