Герой романа Л. М. Леонова «Вор» (первая ред. 1925–1927 гг., вторая ред. 1957–1959 гг., окончательная ред. 1994 г.), бывший красный командир, ставший в условиях НЭПа уголовником. Его образ дает повод автору для глубоких раздумий над сущностью человека и над судьбами революции и России.
Считается, что для описания внешности Векшина автору «позировал» сам Есенин позднего периода своей жизни. Вот каким его впервые видит читатель в романе: «…молодой и в чем-то даже подкупающе скромный (человек), если бы не эта неуместная для ночного кабака енотовая шуба и такая же дорогая шляпа… Крохотными вызывающими бачками на щеках, не менее, чем шубой, дразнил он осудительный заварихинский взгляд, а по высокому лбу, ранняя, похожая на шрам, бежала морщина».
Векшин — человек сильной воли, по-своему могучего, цельного характера и темперамента. Это чувствуется с первого взгляда: «Верно, никто не видал его в жизни пьяным, гневным или плачущим. И прежде всего такая под этой сдержанностью, пожалуй, даже вялостью чувствовалась способность к быстрому, злому и точному движению, что сразу понял Николка: с таким либо вечная дружба, либо смертный бой». Векшин не прочь вспомянуть свое героическое прошлое, он человек довольно глубоких чувств и переживаний, но не способен к эмпатии, не задумывается о других совершенно. Мы уже отмечали, что в первом варианте «Вора» автор еще дает ему шанс исправиться через труд и учебу. Но во втором приписывает такой, относительно благополучный, вариант судьбы Векшина произволу своего «соавтора» Фирсова. А перерабатывая роман в 1990 г., Леонов и вовсе напророчил Митьке путь совершенной личностной деградации: «Векшин опускается на самое дно, в позорную хазу, где его, ничтожного старика, едва не зарезали молодые урки» (З. Прилепин «Леонид Леонов: “Игра его была огромна”»).
Обычно Леонов вынашивал планы своих произведений годами и десятилетиями. К тому же от работы над «Вором» его отвлекали другие творческие планы. И все же молодому писателю удалось выпустить в 1927 г. первую версию своего, вероятно, самого популярного в советские годы романа «Вор». Благодаря знакомству с С. А. Есениным, имевшим авторитет в криминальной и босяцкой среде Москвы, писатель посетил ночлежку. Есенин тотчас ушел в другую комнату читать местным старухам стихи, а молодые уголовники, окружившие Леонова и его спутников, стали на «фене» обсуждать их, и явно недоброжелательно. «Анна Берзинь тут же решительно отреагировала на жаргон: “Перестать! Вам приятно будет, если мы о вас на французском заговорим?”» Есенин стал одним из прототипов Митьки Векшина (см. ВНЕШНОСТЬ). Проникнуться духом криминальной среды писателю помог и один молодой сотрудник уголовного розыска, бывший уркаган. С ним Леонов посещал злачные места. (Интересно, что очень скоро иные словечки из «Вора», придуманные автором, вошли в арго московского уголовного мира. Ох и читающим был криминалитет молодой Страны Советов!..) Тогда считалось, что криминальные элементы — обычно жертвы прежнего миропорядка, что они социально близки власти трудящихся — новой Советской власти, только вот перевоспитаться, «перековаться» должны. Эти сюжеты были очень популярны. Леонов смело взялся за прямо противоположный общему литературному тренду сюжет: его герой Митька Векшин — бывший красный командир становится «королем» преступного мира. В 1957–1959 гг. автор переработал текст романа, значительно усилив негативную характеристику Векшина и других «отрицательных» персонажей.
Во внешне тихий, но самый криминальный район Москвы — на Благушу — приезжает странный человек в огромных очках и в клетчатом самодельном (из пледа сшитом) пальто. Это писатель Фирсов. Он увлечен идеей изучить человека в его подлинном естестве, которое здесь, на дне общества, проявляется особенно ярко и непринужденно. В одном из кабаков он знакомится с Митькой Векшиным — «королем» преступного мира Благуши. Митька только что вышел из тюрьмы. Этот человек поначалу составляет загадку для Фирсова. Явно сильный, умный, Векшин как-то вроде и не «монтируется» со своим прошлым. Ведь он — герой Гражданской войны, легендарный красный комиссар. И вот — криминальный авторитет?.. Фирсов проникает в окружение Векшина, знакомится с его когда-то возлюбленной Маней Доломановой (Манькой Вьюгой), с сестрой Таней, известной цирковой артисткой, с их пестрым и диковатым окружением. Сперва напрашивается версия, что Дмитрий Векшин так и не смирился с реалиями новой экономической политики — НЭПа. Разве за буржуйское наглое благолепие «нэпманов» сражался он с беляками, рискуя собой — и не щадя чужой жизни тоже?.. Постепенно Фирсову и читателю открывается прошлое Векшина и его душевная подноготная. Проклятьем страшных лет Гражданской войны живет в памяти Векшина один эпизод. Когда под Митькой убит был любимый конь, Векшин отомстил врагу: отмахнул шашкой руку юного белого офицерика, бросив помирать его, истекающего кровью, у дороги. Как и другие герои романа, Митька Векшин явно имеет перекличку с образами Достоевского — с Рогожиным, прежде всего. Как и Рогожин, он растаптывает свою любовь (правда, физически не убивая ее). В условиях НЭПа Векшин становится «медвежатником» (спецом по вскрытию сейфов) и главным вором, «авторитетом» на Благуше. Любовь Митьки — до революции дочь состоятельного отца Маша Доломанова, а в 20-е — «маруха» бандита Агея Манька Вьюга задумывает кровавую месть Митьке за свое поруганное чувство и загубленную жизнь. И, конечно, в ней угадываются черты Настасьи Филипповны. Есть в романе и персонажи, характерные для советских 20-х годов. Это и бывший помещик («бывший человек») Манюкин, и поднявшийся «нэпак» (предприниматель) лихоусый Николка Заварихин, и советский чинуша управдом Чикилёв. Сей последний особенно важен автору, он его главный идейный оппонент в романе. Чикилёв мечтает о царстве посредственности и тотальном контроле над членами общества: «Нет-с, человека с его раздумьем нельзя без присмотру через увеличительное стекло оставлять!» Впрочем, Чикилёва пронзает порой страшная мысль: а что, если и он тоже — не положенный в его идеальном мироустройстве гений?..
Задуманная Манькой коварная интрига против Векшина срывается. Сама она отправляется в места не столь отдаленные. А Митька находит приют в бригаде лесорубов. Здесь, трудясь до изнеможения и учась, он изживает в себе преступника (так в первом варианте романа). Во втором варианте якобы «перековка» Векшина — всецело дело произвола писателя Фирсова. То есть, по Леонову, надежды исправиться у Митьки Векшина все-таки нет…
«Вор» — не проходной «дюдик», это сложнейший по литературной технике интеллектуальный роман (впрочем, и увлекательный необычайно). Кажется, в советской литературе это лучший пример художественного текста, где автор демонстративно использует ходы и штампы бульварной беллетристики, но не высмеивает их, а насыщает глубоким философским смыслом и удивительной «жизненностью», социальной и психологической достоверностью. Живая, беспокойная галерея образов большей частью придонной Москвы 1920-х интригует, спорит, философствует, любит и ненавидит, мстит и устраивает свои криминальные и не очень «бизнесы», помирает, погибает, убивает. И нет-нет, то один, то другой персонаж напрямую вступает в разговоры-споры с писателем Фирсовым, который вроде (а не Леонов) пишет о них. Судачат, торгуются — выпрашивают судьбу полегче, страниц на себя побольше, ведь Фирсов здесь креатор и кукловод. А между тем порой мимоходом герои высказывают заветнейшие леоновские мысли, в основе которых — жестокое сомнение во всем, что «свято» людям наивным или нерассуждающим; сомнение во всем, что казалось тогда «политически единственно верным», бесспорным… И о судьбе России, ее народа — очень здесь много до сих пор злободневных идей! Советские литературоведы истолковывали творчество Л. Леонова обычно в традиции гуманизма. По-иному увидел его современный критик: «Это был писатель редкого, небывалого еще в России типа — писатель без идеологии, с одной огромной и трагической дырой в душе, с твердым осознанием недостаточности человека как такового, непреодолимости его родового проклятия» (Дмитрий Быков).
Литературный миф о том, что во второй редакции романа Леонов пошел на уступки Советской власти и многое сгладил, исходит, вероятно, от А. И. Солженицына. На самом деле все было с точностью до наоборот: во второй редакции романа негативная характеристика Векшина значительно усилилась. Для Леонова Митька Векшин — очевидно отрицательный персонаж, зацикленный на себе, равнодушный к другим, губящий людей походя. Его можно назвать индивидуалистом, можно найти в нем следы ницшеанского «сверхчеловека» (хотя сам Митька о Ф. Ницше едва ли знал). Но писатель убежден: «встать по ту сторону добра и зла», над добром и над злом человеку не под силу — он должен выбрать что-то одно. Векшин выбирает зло — точнее, честно следует по пути зла, предначертанному его натурой. В этом смысле превращение вчерашнего красного героя в преступника не есть его «падение», его «измена» себе, а естественное проявление самой его природной сути.
И главный герой, и общий смысл романа «Вор» смело выбивались из канона советской литературы, показали духовную независимость автора по отношению к господствующим идеям и заблуждениям эпохи. Роман был очень популярен, в начале 1930-х он переиздавался каждые два года. Его немалое влияние исследователи находят, например, в тексте «Мастера и Маргариты» М. А. Булгакова, хотя Леонов и Булгаков стилистически были вполне антиподами. В конце 30-х роман запретили и изъяли из библиотек. Он вернулся к читателю только в годы оттепели, обновленным и усложненным.
«…вверху, в пространствах, бушуют звезды, а внизу всего только люди… но какой ничтожной пустотой стало бы без них все это! Наполняя собой, подвигом своим и страданьем мир, ты, человек, заново творишь его…»
«…в те годы дрались за великие блага людей, в суматохе мало думая о самих людях. Большая любовь, разделенная поровну на всех, согревала порой не жарче стеариновой свечи. Любя весь мир любовью плуга, режущего покорную мякоть земли, Векшин только Сулима (своего коня. — В. Б.) дарил любовью нежной, почти женственной. Когда в одной рукопашной схватке пуля между глаз сразила коня, Векшин вел себя в тот вечер, словно убили половину его самого».
Манька Вьюга: «Ведь вот ты какой, Митька, хуже смерти человеку причинишь, а не заметишь. Ступил ей на сердце и пошел дальше по текущим делам».
«Собственно, народ-то наш никогда и не жил как следует, а все к чему-то готовился, к предстоящему, не щадя себя и деток, не покладая рук… ни у кого из прочих народов не развита до такой степени эта хлопотливая, даже досадная порою железка непрестанного усовершенствования, как у нас, пожалуй».
«…плохо было бы дело России, кабы каждые два века не оказывался на облучке решительный ямщик, пускавшийся догонять, выхлестывая все из знаменитой русской тройки».