Герой романа А. Платонова «Чевенгур» (1926–1928 гг.), сирота, усыновленный сперва крестьянской семьей, затем рабочим Захаром Павловичем. Характерный для творчества писателя персонаж перекати-поле, странник и мечтатель.
Подкаст о персонаже. Читает Валерий Бондаренко.
Фотографию Саши хранит его знакомая Соня. Черты его лица не назовешь запоминающимися. У героя мертвенные, запавшие глаза. Автор сравнивает эти глаза с уставшими сторожами. Можно предположить, что Саша по-рабоче-крестьянски крепок телом: еще ребенком прожив какое-то время в приютившей его многодетной семье крестьян-бедняков, влачившей полуголодное существование, он ни разу даже не заболел.
Характером Саша Дванов тих и чувствителен: «ласковый и разумный такой мальчик, не то в мать, не то в отца». «В семнадцать лет Дванов ещё не имел брони под сердцем — ни веры в бога, ни другого умственного покоя…» Он смышлен, овладевает под руководством мастеровитого Захара Павловича рабочими навыками. Его вполне можно назвать «очарованным странником» по жизни. Дванов томим мечтою о счастье, но никак не может понять, в чем оно и где оно, его это счастье. Порой кажется, индивидуальное начало в нем так и не проснулось, Саша — антипод ушлого Прошки, сына крестьянина, у которого рос: тот знает лишь свой интерес. Саша склонен к унынию. Его фамилия вполне значима: Дванов воплощает двойственное отношение к советской действительности, характерное и для самого Платонова.
«Чевенгур» — единственный законченный роман А. Платонова. По мнению некоторых исследователей, он, а также повести «Котлован» (1930 г.) и «Джан» (1934 г.), составляют трилогию. Платонов щедро черпал из огромного массива идей, которые тогда, в начале 20 века, имелись в русском обществе. Идеи Н. Ф. Федорова, К. Э. Циолковского, В. В. Розанова, теория утопического социализма Т. Кампанеллы, взгляды «крестьянских мыслителей» А. Я. Дорогойченко, Ф. И. Панферова и других — все они нашли отклик в романе «Чевенгур». Не обошел вниманием автор и теорию относительности А. Эйнштейна, и работы З. Фрейда. Исследователи спорят о самом названии «Чевенгур». По мнению одних, оно составлено из слов «чева» (ошметок лаптя) и «гур» (рев, рык). По мнению других, это аббревиатура, излюбленная в ранние советские годы: ЧеВеНГУР — Чрезвычайный военный непобедимый (независимый) героический укреплённый район. Местонахождение Чевенгура определяют то на юге Воронежской и Белгородской областей, то в городе Богучар. Образу главного героя Саши Дванова, чистого и наивного энтузиаста идеи построения счастливого общества, писатель передал некоторые свои черты и юношеские настроения.
Главный герой молодой парень Саша Дванов рано остался сиротой: отец его добровольно утопился, желая изведать лучшую жизнь после смерти. На этом нерве — поисках лучшей жизни на грани смерти — выдержан весь роман. Сашу Дванова усыновит старый рабочий Захар Павлович. Когда Саша подрастет, он отправится в самостоятельную жизнь. Так, губком пошлет его по губернии — «искать коммунизм среди самодеятельности населения». Дванов идет от одного селения к другому. На полях гражданской войны Саша Дванов встретит рыцаря революции Копенкина, платонически влюбленного в далекую немецкую революционерку Розу Люксембург (явная аллюзия с Дон Кихотом), фанатика идеи построения коммунистического общества Чепурного, некоего активиста Мошонкина, переименовавшего себя в Федора Достоевского (для пущей представительности), мужика, который считает себя Богом, и других необыкновенно колоритных персонажей. Чевенгур — городок, в котором группа энтузиастов строит коммунистический заповедник. Жители города уверены: вот-вот наступит коммунистический рай. Они отказываются трудиться, предоставляя это исключительно Солнцу, питаются подножным кормом, обобществляют жён, жестоко расправляются с «буржуазными элементами». Вся эта то уморительная, то кровавая социальная абракадабра слеплена сообразно идеям некоторых русских мыслителей=мечтателей того времени. Впрочем, дай волю Сашке Дванову, он бы и их переплюнул: «Он в душе любил неведение больше культуры: невежество — чистое поле, где еще может вырасти растение всякого знания, но культура — уже заросшее поле…»
В результате нападения то ли казаков, то ли кадетов на Чевенгур все коммунары погибают, а Саша Дванов на коне Пролетарская Сила въезжает в озеро, в котором утонул его отец, чтобы наконец соединиться с родителем.
М. Горький прочел роман в рукописи, высоко оценил его, но выразил сомнение, что это удастся напечатать в СССР. Так и случилось: все редакции журналов и издательства отказывались опубликовать роман, так что автор в сердцах даже бросил: «Эх вы, жалкие люди! Вытащили у вас прямую кишку, прибили золотым гвоздём к столу и сказали: двигайтесь! Перестраховщики». Однако отрывки из романа время от времени все же печатались. Лишь в 1978 г. вышел полный текст в Лондоне. Советский читатель смог прочесть роман полностью лишь в 1988 г. О смысле «Чевенгура» спорят по сей день. Что это: трагический гимн строителям новой жизни или беспощадная сатира на них? Кроме постоянной тени смерти и безудержного сарказма есть в романе особое свойство свежести, мечты о земном советском рае, которая осеняет все гротескные поступки героев, недаром первоначально вещь называлась «Строители весны». Дремучее невежество и одержимость мечтой — основа не только «Чевенгурского эксперимента». Так или иначе эти свойства революционных масс проявились роковым для великих идей образом во всех странах мира, вдруг решивших в чистом поле бескультурья и вековой нищеты вырастить райский сад социальной справедливости. Еще сорок лет назад в этом эксперименте участвовало около миллиарда людей только в Китае! Платонов одним из первых расставил точки над возможными страшными «i» здесь — но тогда никого не переубедил, лишь испугал, обидел и разозлил. Чевенгур» чем-то очень похож на щедринскую «Историю одного города». Но М. Е. Салтыков-Щедрин ТОЛЬКО ненавидел и презирал своих героев, а Платонов, кроме сатиры, слагает про них разом элегию, оду и эпитафию. Максим Горький метко назвал «Чевенгур» «лирической сатирой».
«…русский — это человек двустороннего действия: он может жить и так и обратно и в обоих случаях остается цел».
«Великорусское скромное небо светило над советской землей с такой привычкой и однообразием, как будто Советы существовали исстари, и небо совершенно соответствовало им. В Дванове уже сложилось беспорочное убеждение, что до революции и небо и все пространства были иными — не такими милыми».
Захар Павлович Саше Дванову: «Большевик должен иметь пустое сердце, чтобы туды все могло поместиться…»
«На трубе последней хаты сидела ласточка, которая от вида Захара Павловича влезла внутрь трубы и там, в тьме дымохода, обняла крыльями своих потомков».